Марки. Филателистическая повесть. Книга 1 - Страница 12

Горький поклонился. При своём росте ему постоянно приходилось нагибаться и сутулиться:

— Наш Александр Степанович — великий учёный. Он скромничает, а его недавно избрали членом Русского технического общества. Как же вас величать? Уж не королевой ли британской?

— Я не королева, а лишь принцесса. Зовут меня Диана, — запросто ответила красавица в белом. — Я здесь не так давно, в отличие от изображений моих именитых родственников. Я тут с марки, посвящённой королевской семье. Мой номер по каталогу Михель 1731. Только вот платье мне подпортили на Корнуоллской почте, в Труро. Что может быть ужаснее этого захудалого графства, даже штемпель поставить не могут!

Диана показала на портившее её лицо небольшое пятно. Все поглядели на чёрную полосу сажи.

— Штемпель что сабля, страшное оружье. Один удар — и на всю жизнь пятно! — лихо прокричал Будённый.

Принцесса вспыхнула, краска залила её лицо, а маршал тут же осёкся, поняв, что произнес бестактность. Он и не догадывался, какую цену предстоит ему заплатить вскоре за необдуманно брошенную Диане неучтивость. Все помолчали.

— Да, весьма неудачно погасили марку, — принялся выправлять положение Александр Степанович. — Смею вас уверить, мы буквально ослеплены вашем присутствием и не знаем, каким словами выразить вам наш восторг. В конечном итоге, человека красит не внешность. Так что не придавайте значения.

Попов низко наклонил голову, его примеру последовали остальные. Тишину нарушил кашляющий голос Горького. Из всей троицы у него был самый невыразительный вид.

— Простите, вы сказали, Корнуолл захудалое графство. Правильно ли я понял, что там притесняют рабочих? Меня это интересует исключительно как пролетарского писателя, — потирая ушибленный лоб, заметил он. — Я однажды бывал в США. Знакомился с жизнью тамошнего рабочего люда. Что ж в этом Корнуолле так всё плохо?

— Там просто ужасно, — ответила Диана. — В королевстве нет страшнее дыры, чем Корнуолл. Об этом должно быть хорошо известно джентльменам.

Горький сделал пометки в блокноте, намереваясь непременно съездить на разведку в самую знаменитую дыру Британии. Будённый приосанился, звёздочки звякнули, маршал кавалерии выпучил глаза и посмотрел на принцессу, как делали в академии Фрунзе, когда входил большой начальник. Глаза его почти выкатились из орбит. Мыслительная деятельность стоила старому вояке многих усилий и отражалась на лице самым непосредственным образом.

— Разрешите обратиться, ваше благородие, — вдруг начал старик, не зная, как изгладить свою оплошность.

— Обратитесь, — подняла бровь Диана.

— Позвольте рассказать про одну мою знакомую бабу-колхозницу с марки за двадцать копеек. Вам она, конечно, не чета. Вы, видать, подороже марка.

— Нет, номинал у меня невелик, 26 пенни.

— Опять впросак попал, — нимало не смущаясь, продолжал вояка, — Ну так вот. Баба на марке той сидела, как гвоздь в доске, никуда носа не казала, кроме, как промеж забора к соседям, хотя в колхозе её не скажу, чтоб всё, но почти всё развалилось. Так вот, баба эта, когда я ей предложил ко мне, на соседнюю страницу переселиться, наотрез отказалась. Упёрлась, как коза: «Я, говорит, со своего колхозу не уйду, хоть ты меня пополам режь!» А вы говорите, дескать, у вас в Британии имеется дыра. Тут, смотря, как поглядеть. Вам, Ваше благородие, наши колхозы поглядеть бы не мешало. Тогда в своих Британиях будете об настоящих дырах понятие иметь.

— Мой замок в деревне, и мне дороже пентхауза в Лондоне, — засмеялась Диана.

Тут мятежный огонь заиграл на лице пролетарского писателя, и он расправил плечи:

— Ничего, придёт время, и трудящиеся возьмут власть в свои руки. Не останется дыр на земле! Я даже верю, советская власть ещё нагрянет в гости к англичанам! — он хотел ещё добавить пару слов, но приступ кашля прервал его размышления о всеобщем государстве рабочих и крестьян.

Вместо небольшой лекции о положении рабочих в СССР пришлось тереть грудь. Принцесса откликнулась сразу.

— Боже упаси от советской власти! Что тогда станет с нашим «Спенсер Хаузом»? Или его у нас перекупят? — почти вскрикнула Диана.

— Не думаю. До Британских островов руки не дотянутся, — ответил за писателя изобретатель радио. — У всякого денежного мешка бывает дно, уверяю вас. Ни один здравомыслящий человек не станет себе позволить эдакую расточительность, перекупать в Англии королевские владения!

«Вы не знаете русского характера», — хотел было вставить Горький, но Попов прервал его на полуслове.

— Однако, мы здесь по делу, принцесса. Мы прибыли сюда, чтобы раз и навсегда поставить точку в одном научном споре. Для этого и направляемся в филантропический институт. Простите, как вас лучше называть, полным титулом?

— Зовите просто Дианой или принцессой Уэльской.

— Принцесса Уэльская, — вновь вмешался Горький. — Понимаете, наш дорогой Александр Степанович придумал радио. Имеется патент. Вдруг оказывается, что в каком-то гараже в Италии сидит некто Маркони. Он не имеет никакого образования, народный итальянский умелец. Я и сам такой, до всего сам, как говорится, своей головой дошёл. Но зачем же патенты воровать? И вот итальянский самородок приехал в Лондон с чертежами нашего Александра Степановича и заявил, что он радиоприёмник сделал. Патента ему не дали, конечно. Тогда этот хитрец две или три детали вставил в устройство Александра Степановича и получил-таки бумагу на усовершенствование аппарата. Но вдруг нам со страниц уважаемого мной журнала «Наука и жизнь» заявляют, что Маркони изобрёл радио! Этого нахала должно вывести на чистую воду!