Марки. Филателистическая повесть. Книга 1 - Страница 2

К оглавлению

2

Вот перед моими глазами набор из четырёх марок «20 лет со дня смерти Тимирязева», а рядом — академик Павлов.


Без всякого увеличительного стекла было ясно, что марки переговаривались между собой. Вскоре Автор увидел, что они не просто переговариваются. Они ожили. Страницы старого альбома стали ближе. Это напоминало кино. Обстановка квартиры исчезла, вместо этого открылся ход в некую лабораторию. Там, в комнатке, заставленной электрическими лампами и странного вида устройствами со спиралями, сидели за столом двое. Они неторопливо беседовали. Я узнал говорящих. Один из них был человек высокого роста, с пышными усами. Говорил он густым басом, окая. Звали его Алексеем Максимовичем Горьким. Горький сидел за столом. В руке у него дымилась папироса.

Его собеседник напротив, худощавый, в сером пиджаке с высоким открытым лбом и бородкой клинышком стоял и слушал, уткнувшись взглядом в окно.

Его я тоже не мог не узнать. Он сошёл с марки «изобретатель радио Попов».

Вот что рассказывал Горький:

— Вы знаете, Александр Степанович, я являюсь давним поклонником журнала «Наука и жизнь», который выписываю со дня основания. Так вот, мне на глаза попалась интересная заметка. Про некоего Крякутного, изобретателя воздушного шара. Он у нас в альбоме на марке, посвящённой 225-летию первого полёта на аэростате. Разрешите, я вам зачитаю? Это рукопись, найденная историком А.И. Сулакадзевым.

«1731 год. В Рязани при воеводе подьячий нерехтец Крякутной фурвин сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в неё, и нечистая сила подняла его выше берёзы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за верёвку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, и он ушёл в Москву, и хотели закопать живого в землю и сжечь.»

— Я про него слышал, — вяло ответил Попов. — К сожалению, дорогой Алексей Максимович, всё это вымыслы и домыслы. Никакого Крякутного не существовало. И на шаре он не летал. А бумага, якобы найденная историками, оказалась поддельной.

— Честно говоря, — ответил писатель, — не могу с вами согласиться. Это даже нелогично: выпустить марку в честь первого полёта человека на воздушном шаре, чтобы потом заявлять, что ни человека, ни полёта не было. Согласитесь, уважаемый профессор, тут есть некое логическое противоречие. Если выпустили марку — то не просто так! Зачем же тогда марка? К тому же, я сторонник идеи первенства наших учёных.

— Вы знаете правила нашего альбома. Один раз в году, на Рождество имеется три дня, когда марки могут перейти со страницы на страницу и оказаться в мире, нарисованном на других марках. Сегодня как раз 6-е января по новому стилю. Хотите испробовать и узнать всю правду? Тогда не медлите.

— А как же вы?

— У меня сейчас дела. Я работаю над усовершенствованием избирательности моего прибора.

— Как хотите, — поднялся с кресла Горький. — А я, пожалуй, рискну. Хотя бы из уважения к «Науке и жизни». Дайте мне последние наставления, я должен идти собираться.

— Ну, какие наставления, Алексей Максимович? Мы столько лет просидели вместе, на одной странице в альбоме. Вы знаете, меня интересует, техническая сторона дела. Постарайтесь быть внимательным, записывайте увиденное.

— Что, если я стану писать вам отчёт?

— Я буду только рад.

— Жаль, его нельзя будет переслать по почте, — грустно вздохнул писатель.

— Это не беда. Вернётесь, вместе и почитаем. Собирайтесь в дорогу и будьте осторожны.

На этом двое друзей распрощались, и нам не остаётся ничего другого, как последовать за одним из них. Тем более, что после путешествия остались прекрасно сохранившиеся отчёты в виде писем, написанных рукой самого Горького.

Из отчёта Алексея Максимовича Горького, представленного позднее А.С. Попову.

...

Письмо первое

Дорогой Александр Степанович, вот я и в Нерехте. Я сразу узнал этот город со старой марки. Дома с деревянными наличниками, великолепная древнерусская архитектура. Поселился у одной бедной крестьянки по имени Гавриловна, похожей внешне на боярыню Морозову с почтовой марки серии «Третьяковская галерея». Думаю помогать ей деньгами и советом. Изба у неё грязная, кругом клопы, но это всё ничего. Я готов претерпеть, деля с простым тружеником горький крестьянский хлеб. Только так и должен жить настоящий пролетарский писатель! Я расспросил свою хозяйку о человеке, который в их городе изобрёл воздушный шар. Она мне ответила, что у неё своих дел полно, и таких она не знает. Пошёл по главной улице и любовался видами реки, и наслаждался звоном колоколов, называемого тут малиновым. Честно говоря, такое название вызывает во мне приятные воспоминания о чае с малиновым вареньем, которые мы с вами, дорогой профессор, так любили гонять долгими вечерами. Городок небольшой, избёнки всё больше покосившиеся. Мне никак не удаётся найти тех домов, которые изображены на марке из нашего альбома.


Народ здесь страшно далёкий от просвещения, хотя и незлобный. Не откладывая дела в долгий ящик, я решил начать работу над циклом рассказов о тяжёлой крестьянской доле во времена крепостного права. В центре рассказа — Гавриловна. Один образ мной схвачен, но этого маловато. Мне бы два или три ещё. Одной Гавриловны недостаточно для лепки выпуклых характеров. Постараюсь найти ещё.

Итак, к делу. Ведь главная цель путешествия — поиск пресловутого Крякутного. Я ни на минуту не сомневаюсь, что он существует.

2